Эрос и Танатос: жизненные инстинкты. Фрейдистская трактовка эроса и танатоса Борьба между эросом и танатосом

Когда в зрелых работах Фрейд подобрал новые термины для своего учения, проблема осталась нерешенной. Тогда он увидел действующими в человеке три различные силы: Es, т. е. совокупность либидозных побуждений; Super-Ego, т. е. совокупность запретов, раз за разом внушаемых человеку с первых лет жизни и сопровождающих затем ее всегда в более или менее осознанной форме, составляя то, что называют «моральным сознанием»; и Ego - личность, являющееся результатом прилаживания и частичного и неустойчивого равновесия двух других элементов, находящихся в противоречии. Но здесь также все трудности остаются на своих

местах. Как может Ego сформироваться как таковое и воздействовать на Es, если оно лишь «организованная часть Es»? И как может сформироваться Super-Ego и моральное сознание как общественное образование, если единственной всеобщей и постоянной силой, которая действует в людях, является сила Es?

Быть может, осознание этих трудностей подтолкнуло Фрейда в последние годы его жизни к тому, чтобы дать новую формулировку своему учению, в которой всегда вдохновлявший его дуализм вводится в само Es, т. е. в область бессознательных побуждений. Тогда Фрейд сделал допущение, что побуждения бывают двух видов: те, которые стремятся сохранить и объединить и, следовательно, являются «эротическими» как раз в смысле Эроса из платоновского «Пира» или, обобщенно говоря, сексуальными; и те, которые, напротив, стремятся разрушить и убить, подпадая под название агрессивных или деструктивных. Таким образом, в борьбе между Эросом и Танатосом Фрейд видел сконденсированной всю историю человеческого рода. И когда Эйнштейн, перед лицом разнузданного насилия национал-фашизма и надвигающейся опасности мировой войны, спросил у Фрейда, существует ли возможность управлять психической эволюцией людей так, чтобы они стали способны сопротивляться психозам разрушения и ненависти, Фрейд ответил, что нет надежды

полностью подавить агрессивную тенденцию, но можно лишь пытаться господствовать над ней, препятствуя ей находить выражение в войне. «Идеальным состоянием, - писал Фрейд, - естественно, было бы человеческое сообщество, которое бы подчинило собственную импульсивную жизнь диктатуре разума. Ничто иное не смогло бы осуществить столь совершенного и столь прочного единения между людьми даже при отсутствии эмоциональных связей между ними. Но, по всей видимости, это - утопическая надежда». Она действительно утопическая и, более того, абсурдная, если придерживаться точки зрения Фрейда. Что такое некий «разум» и откуда он может взяться, если в человеке существуют и действуют лишь две инстинктивные силы - Эрос и Танатос? Конфликт между любовью и ненавистью, согласно Фрейду, должен будет длиться вечно, как уже изрек в V веке до н. э. Эмпедокл из Агригента.

5. Психоаналитическая революция

За сорок лет, прошедших со дня его смерти, постепенно исчез тот аспект учения Фрейда, который он считал необходимым для жизни индивида и сообщества, - присутствие и действие Super-Ego и защита, которую, вдохновляясь им, Ego должно выставлять против импульсов, борю-

щихся в бессознательном. Это случилось потому, что в Super-Ego видят организацию современной цивилизации в ее худших аспектах, прежде всего в ее способности подавлять желания индивида, а в Ego - искусственный продукт этого общества, средство или инструмент, способный сохранять его. Дуализм между инстинктивным бессознательным, с одной стороны, и Я и SuperEgo - с другой, в который всегда верил Фрейд и который на последней фазе стал дуализмом между благотворным и вредоносным инстинктами, в современной критической литературе превратился в дуализм между всегда благотворным и приносящим счастье и свободу инстинктом и цивилизованным обществом, которое с трудом его усмиряет и подавляет. Адорно упрекал Фрейда в том, что он был сторонником буржуазного осуждения инстинкта и непоследовательно колебался между отрицанием отказа от инстинкта как подавления, противоречащего реальности, и превознесением этого отказа как сублимации, являющейся движущей силой культуры («Minima Moralia», 1951 г.). В противовес дуализму Фрейда Маркузе восхвалял «мощь объединяющего и несущего удовлетворение Эроса, закованного в кандалы и истощенного больной цивилизацией», и утверждал, что свободный Эрос не препятствует цивилизованным отношениям, а «лишь отвергает сверхрепрессивную организацию человеческих отношений в обществе, над которым господству-

==84

ет принцип, являющийся отрицанием принципа удовольствия» («Эрос и цивилизация», 1955 г.). Эти идеи повторялись и распространялись авторами всех калибров и тенденций, которые сделали из них идеологию, господствующую в широких слоях современного общества. Норманн О. Браун в знаменитой книге «Жизнь против смерти. Психоаналитический смысл истории» (1959) выразил в наиболее яркой форме основное положение «психоаналитической революции», являющейся следствием этих идей. «Если мы верим вместе с Фрейдом в бессмертную силу наших вытесненных желаний, изменение действительности может быть единственным разумным ответом Я на противоречие между этой деятельностью и принципом удовольствия, который неограниченно царствует в Es». Психоанализ должен превратиться в проект по изменению человеческой цивилизации, проект, который должен восстановить жизнь неограниченного удовольствия, игры, наслаждения вне и против труда, общественного порядка и дисциплины организующего ума.Я должен вступить в союз с Es против общества, которое находится под защитой SuperEgo. Такова основная мысль Брауна. Но, безусловно, Фрейд не смог бы принять ее. Как можетЯ вступить в союз с Es и бороться с Super-Ego, не будучи низведенным до уровня Es и не перестав быть Я?

Выкладываю некоторые моменты лекции «О Танатосе» (прочитана для активистов «Сути времени» и «Культурного фронта» в Перми 27.01.2013).

Сначала – тезисы:
1) Учение о влечении к смерти превращает психоанализ в философию души. Фрейд отказывается от «всесексуальности» психоанализа и описывает жизнь души, историю общества и культуры как вечный бой любви и смерти – Эроса и Танатоса. Само понятие «либидо» означает в рамках этой теории не сексуальное влечение, а психическую силу, объединяющую людей – любовь в самом широком и самом гуманистическом смысле.
2) Разрабатывая эту теорию, Зигмунд Фрейд проходит путь от трагической сосредоточенности на смерти и размышлений о нашей заброшенности в жизнь как некую «темницу» – к воспеванию любви. Фрейд приходит к мысли: любовь побеждает смерть .
3) В неявном виде полемика вокруг теории Танатоса возвращает нас к древнейшему спору о природе зла. Главный оппонент Фрейда Конрад Лоренц стоит на «монистических позициях» и отказывает злу в бытии, Фрейд же занимает позицию дуалистическую, в которой зло оказывается одним из первоначал бытия.
4) Эрих Фромм переосмысливает концепцию Танатоса. Он отметает учение о двух инстинктах и развивает учение о страстях – исключительно человеческих влечениях. В душе человека, в его истории и культуре борются регрессивные и прогрессивные страсти, в предельном виде – страсть к жизни и страсть к смерти. Эти страсти являются ответом человека на всеобщую экзистенциальную ситуацию: человек обнаруживает себя в мире обособленным, одиноким, смертным, выделенным из мира своей разумностью. Он может стать собой либо через любовь и созидание, либо через отрицание и деструкцию. Таким образом, можно говорить о Танатосе не как об инстинкте, а как о свойственной человеку деструктивной страсти.
5) Предшественница психоаналитической теории деструктивности Сабина Шпильрейн, отец психоанализа Зигмунд Фрейд и философ-психоаналитик Эрих Фромм, в конечном счёте, сходятся в том, что деструктивность есть глубинное желание вернуться в некую первоматерию, которая в психической жизни предстаёт как «море» или мифическая «праматерь». Это тяга вернуться во тьму вне пространства и времени, в мир пред-жизни.
6) Деструктивная страсть связана с сексуальными извращениями и определёнными психическими девиациями – с нарциссизмом, аутизмом, садизмом, мазохизмом, «анальным либидо», инцестуозным влечением, некрофилией.
7) Танатос заявляет о себе в культуре через некоторые мифологические образы и культы (в том числе мифологии и культы богини-матери), но даёт знать о себе и в культуре Нового и новейшего времени. Сабина Шпильрейн прочитывала тексты Ницше как своего рода исповедь о деструктивном опыте и проповедь о ценности этого опыта. «Некрофильская» страсть выражается в различных мотивах смерти, фетишизировании предметов погребального ритуала, в образах трупов и расчленённых тел, а также в образах главного заместителя мёртвой материи – экскрементов.

Дальнейший текст предназначен для тех, кому интересны детали и кто готов потратить время на обсуждение психоаналитических теорий деструктивности.

Расхожий термин «Танатос» (от имени одного из богов смерти в античной мифологии) отсылает к учению Зигмунда Фрейда о дуализме первичных влечений. Поведением человека управляют два первичных инстинкта – инстинкт жизни и инстинкт смерти. Иногда их называют Эрос (этим термином охотно пользовался и сам Фрейд) и Танатос (это понятие не встречается в текстах Фрейда, но есть оно уже в работах Вильгельма Штекеля – ученика Фрейда, писавшего о Танатосе за несколько лет до того, как основатель психоанализа сформулировал свою дуалистическую теорию). Строго говоря, учение о двух влечениях плохо соотносится с классической версией фрейдизма и не получает серьезного развития в психоаналитической теории после Фрейда. Сам же Фрейд никогда от неё не отказывался и даже все более убежденно писал об инстинкте смерти.

Фрейдизм и тема деструктивности

Главный вклад австрийского ученого в развитие наук о человеке – это создание глубинной психологии . Фрейд рассматривал внутренний мир человека, располагающийся за пределами сознания. Предметом психоанализа стали глубинные пласты психики, хранящие память о ранней истории индивида, заключающие ответ на вопрос: «Почему я такой?» Фрейд пытался постичь устройство «души», психического аппарата, в котором сознание составляет лишь самый поверхностный слой. Он ищет ответ на вопрос: что такое «Я» и что есть во мне, помимо «Я»? Он проникает иной раз в те фрагменты памяти, которые свидетельствуют о периоде, предшествующем стадиям формирования личности.

Теория влечения к смерти, созданная в 1920-м году, стала переходом к самому углубленному рассмотрению природы «души». Можно даже сказать, что в этот период Фрейд ставит вопросы, волновавшие Блаженного Августина, – вопросы не только о структуре, но и о происхождении души.

Но сначала – о фрейдизме до теории «влечения к смерти». Фрейд полагает, что все самые мощные бессознательные влечения носят сексуальный характер. Энергию таких влечений мыслитель называет «либидо». Фрейд изначально мыслил дуалистично , разделяя и противопоставляя сексуальные влечения (либидонозные) и влечения «Я» (направленные к самосохранению). Первыми управляет «принцип удовольствия», вторыми – «принцип реальности». В психическом аппарате действует некая «цензура», изгоняющая представления и влечения, противоречащие влечениям «Я» или «принципу реальности». Значительная часть психических заболеваний связана с конфликтом между либидо и «Я». Лечение таких заболеваний предстает как своего рода просветительская практика – необходимо помочь сознанию пациента овладеть бессознательными представлениями. Классический психоанализ – дитя просветительской культуры.

Этот океан бессознательного в значительной мере формируется в первые годы жизни индивида. Ребенок испытывает удовольствия, связанные с различными зонами своего тела. До того как у него сформируется нормальное «генитальное либидо», его развитие проходит прегенитальные фазы (анальную и оральную). Важнейшими понятиями классического фрейдизма являются «нарциссизм» (либидо направлено на «Я») и «Эдипов комплекс». Ребёнок первоначально связывает удовольствия с образом матери и получает запреты от отца; эта коллизия преодолевается по ходу нормального развития индивида, но она является базовой для формирования либидо: в ситуации «Эдипова комплекса» индивид учится любить и принимать запреты, учится преодолевать конфликты, согласовывать «принцип удовольствия» с «принципом реальности». Патологическое развитие связано с регрессом или задержкой в «прегенитальных фазах», в коллизиях «Эдипова комплекса», в скорлупе «нарциссизма». Многих отталкивает «всесексуальность» фрейдизма и в особенности – теория детской сексуальности. Между тем, Фрейд, вероятно, преувеличивая роль либидо, обнаружил важнейший пласт психических переживаний, которые очевидным образом связаны с невротическими состояниями. Какова эта связь, будет выясняться в ходе профессиональных дискуссий, но отрицать значимость факторов сексуального развития при формировании психических патологий, по-видимому, неконструктивно.

Мы увидим, что Фрейд постепенно покидает рамку «всесексуальности», но происходит это довольно медленно. Мы можем обратить внимание на три источника интересующей нас концепции.

(1) В 1911 году опубликована объемная работа Вильгельма Штекеля «Язык сновидений». Ученик Фрейда пытается развить методики интерпретации сновидений посредством обзора и классификации основных символов сновидения. Штекель обратил внимание на многообразие являющихся во сне символов мортального характера, знаков, репрезентирующих представления о смерти. В частности, к таким символам смерти он относил образы закрытых помещений, тесных комнат, действия, связанные с отдалением в пространстве (уйти вдаль, выйти из помещения и т.д.). Исследователь пытается обосновать концепцию биполярности психических представлений, согласно которой представления существуют только в антитетических связях с противоположными представлениями. Сексуальные влечения, по Штекелю, должны сосуществовать с навязчивыми представлениями о смерти. Сама идея о «биполярности» представлений ближе по духу к нарождавшемуся структурализму и сегодня была бы названа скорее «бинарностью». Знаки языка в рамках структурной семиотики могут выполнять свою функцию быть знаками, только если они противопоставлены каким-то другим знакам (условный пример: чтобы функционировало понятие «отец», должно быть и понятие «мать» – в противном случае и отец и мать будут сливаться, скажем, в понятии «родитель»).

(2) В 1912 году выходит статья Сабины Шпильрейн «Деструкция как причина становления». Сам Фрейд впоследствии ссылался именно на эту работу, отмечая, правда, что она осталась ему непонятной, но многое из его новых идей, как кажется самому Фрейду, звучало уже здесь. Сабина Николаевна Шпильрейн (1885 – 1942) родилась в Ростове-на-Дону в богатой еврейской семье. По окончании гимназии, в связи с явными признаками психического расстройства, была отправлена на лечение в Европу; в клинике в Цюрихе она становится пациенткой Карла Густава Юнга, а впоследствии – его ученицей. Имя Сабины Шпильрейн часто вспоминают в контексте её скандальных отношений с тогда еще начинавшим аналитиком Юнгом, однако интересно возможное интеллектуальное влияние, которое оказало на Юнга общение с этой неординарной женщиной. Рассматривая ее статью, мы увидим, что в ней содержатся идеи, близкие к созданной Юнгом впоследствии аналитической психологии. Кстати, отметим, что, на наш взгляд, ссылка Фрейда на статью Шпильрейн «Деструкция как причина становления» выглядит довольно странно: разработанная Фрейдом теория очень далека, на первый взгляд, от оригинальной концепции Сабины Шпильрейн.

Итак, исследование Шпильрейн. Обратившись к биологическим фактам, мы видим, что сексуальный акт связан со смертью: у примитивных существ момент размножения и смерти совпадает, у некоторых животных рождение потомства означает смерть особи. У человека мортальный характер секса не очевиден, однако в человеческом размножении также присутствует смерть половых клеток при их соединении. «Было бы невероятно, чтобы индивид не подозревал об этих процессах разрушения и перестройки в своем организме, хотя бы в соответствующих чувствах ».

Психоанализ учит о либидонозном характере бессознательных влечений. Сабина Шпильрейн принимает этот тезис, однако открывает в либидо иное содержание: секс и смерть неразрывны в бессознательном, а вместе они представляют некий зов рода (позыв к деструкции в размножении во имя продолжения рода). В различных бессознательных представлениях сама эта сфера бессознательного предстает нередко в образах моря (в котором растворяется человек) или матери («эдиповское» понимание матери здесь движется к всеобщемифологическому, мать персонифицирует род). «Картина моря («матери») – это одновременно и картина глубины бессознательного, которое живет одновременно в настоящем, прошлом и будущем времени, для которого все места сливаются друг с другом (в месте происхождения) и для которого противоположности означают одно и то же. В этой праматери (бессознательном) хочет раствориться каждое из нее дифференцированное представление, т.е. оно хочет преобразоваться в недифференцированное состояние ».

Таким образом, сексуально-деструктивное влечение есть влечение к бескрайней родовой стихии, нерасчлененному пространству-времени происхождения. Соответственно, в человеке, помимо индивидуальной психики, живет психика родовая. На основе этой схемы строится концепция тяжелых психических расстройств: истерия – это гипертрофия «Я», шизофрения – восстание «Мы». Анализ конкретного шизофренического случая показывает, как «Мы» (иногда переходящее в «Они») наступают на личность, постепенно захватывают ее. Характерное настроение при шизофрении: «Я чужой самому себе», что значит: «они» овладели личностью. По мнению Шпильрейн, шизофрения – это своего рода «богатство» психической жизни.

В родовой психике заключена память народов – та, что отражается в мифологических представлениях. В целом, «родовая Душа хочет ассимилировать современную Я-душу в то время, как Я, да и каждая его частица, обладает стремлением к самосохранению в настоящей форме ». Но Я обладает и «тоской по возвращению к истоку», оно ищет наиболее безболезненных форм растворения в родовом начале. Таким образом, Шпильрейн вовсе не пересматривает классический дуализм либидонозного бессознательного и «Я» с его инстинктом к самосохранению. Просто либидо становится носителем амбивалентного сексуально-деструктивного влечения. «При неврозе составляющая разрушения перевешивает и выражается во всех симптомах сопротивления жизни и естественной судьбе ». Мимоходом Шпильрейн отмечает, что саморазрушение может быть перенаправлено, т.е. заменено разрушением жертвы.

В статье Сабины Шпильрейн значительное место уделено психоаналитическому анализу мифов и литературных произведений. Сам творческий акт трактуется как приобщение к родовой душе («морю», матери) и воплощение в произведениях добытых из родовой психики содержаний. Особенно подробно и талантливо анализируется творчество Фридриха Ницше – главным образом, на материале книги «Так говорил Заратустра». Доказывается, что организующим для всех ницшеанских образов является стремление к возвращению к Матери, морю, беспощадному родовому началу. Желание слиться с родовой душой, с океаном нерасчлененных сексуально-деструктивных представлений превращается в философии Ницше в страсть к познанию. В действительности, под маской познания истины здесь выступает опыт пребывания в «матери», в темной стихии бессознательного. Идея Ницше о сверхчеловеке – это требование обновления через саморазрушение. Вся философия Ницше предстает как воплощение «деструкции-становления».

(3) Фрейд не мог не заметить новых веяний в психоанализе, не мог игнорировать саму необходимость анализировать деструктивное начало. На самом деле, первые размышления о деструктивности появляются уже в его работе «Три очерка по теории сексуальности» (1905) и повторяются во многом в одной из обобщающих теоретических работ «Влечения и их судьба» (1915). В этих работах не проясняется ещё вполне характер отношений между либидо и агрессией: Фрейд готов объединить их (пойти по пути Шпильрейн), но допускает и мысль, что агрессия может иметь автономный источник. По большей части, как считает в этот период Фрейд, агрессивность коренится в инстинктах «Я».

В 1915 году Фрейд выступает с докладом «Мы и смерть». Содержание доклада не имеет особой концептуальной ценности, сам автор утверждает, что здесь он акцентирует некоторые идеи, изложенные в книге «Тотем и табу» (1913). Фрейд характеризует наши бессознательные представления о смерти, которые можно обобщить в двух тезисах: в глубине души мы не знаем о своей смертности (не верим в свою смерть) и в то же время мы желаем смерти другим (для достижения собственных целей). Такие представления были свойственны первобытному человеку – они сохраняются в сфере бессознательного. Значение этого доклада в том, что он свидетельствует о растущем интересе Фрейда к данной тематике. Вполне вероятно, что интерес этот был пробужден Первой Мировой войной. От этого момента можно отсчитывать совершенно новый этап истории фрейдизма. Психоанализ (как первый вариант глубинной психологии) изначально решал проблемы, выходящие за границы частной науки – он заново открывал человека, постигал неизведанное в душевном мире. В какой-то момент это познание потаённого в человеке должно было покинуть границы эмпиризма и смело продвинуться к выдвижению далеко идущих гипотез.

«По ту сторону принципа удовольствия»

Мы видим, что тема деструктивности интересовала Фрейда давно, что она поднималась его последователями. И вот, в 1920-м году Фрейд создает один из самых сложных и запутанных в своем творчестве текстов – эссе «По ту сторону принципа удовольствия».

Фрейд напоминает о том, какую роль занимает в теории психоанализа принцип удовольствия и предлагает рассматривать удовольствие как снижение психического возбуждения, а неудовольствие – как высокую степень возбуждения. Достичь удовольствия значит привести психическую систему в равновесие с минимумом возбуждения. Однако оказывается, что существует нечто «по ту сторону принципа удовольствия».

Во-первых, сновидения травматиков (возвращение к травматическому эпизоду во сне) вовсе не соответствуют правилу исполнения желаний, как все прочие сновидения в концепции Фрейда. Во-вторых, в ходе психоаналитической работы пациент нередко проецирует на отношения с врачом те болезненные ситуации, которые вызвали некогда невроз. Для чего же пациент желает переживать страдания снова? Любопытен предложенный Фрейдом взгляд на так называемую «несчастную судьбу», которая «преследует» многих невротиков: они постоянно воспроизводят в жизни ту ситуацию, которая стала первопричиной страданий. Итак, в-третьих, феномен «несчастной судьбы». Ещё один факт, анализируемый автором, – зафиксированная им детская игра, в ходе которой ребенок постоянно разыгрывает уход матери, по-видимому, вовсе не желательный для ребенка. Это – в-четвёртых. Эти факты свидетельствуют, что «по ту сторону принципа удовольствия» лежит загадочный принцип повторения .

Зайдя в видимый теоретический тупик, Фрейд оговаривает: «Теперь следует спекуляция, часто далеко заходящая, которую каждый, в зависимости от своей собственной установки, может принять или отвергнуть ». Далее автор пытается говорить как бы на языке биологии, но на деле – он уже вторгается в область философии. Об этом, собственно, он и предупредил читателя.

Фрейд описывает некий идеальный организм как «пузырек», восприимчивый к раздражениям. Воздействия исходят как извне, так и изнутри. Вследствие постоянных раздражений из внешнего мира поверхность сильно меняется, она в какой-то момент так мощно должна быть деформирована этими воздействиями, что верхний слой «пузырька» в существенной степени отмирает и оказывается уже почти нечувствительным к воздействиям. Именно этот слой между внутренним и внешним пространствами становится сознанием и системой восприятия. На поверхности, над уровнем «прожженного» воздействием сознания, должна образоваться защита, предохраняющая от внешних вторжений. Вообще же все поверхностные слои как бы оберегают внутреннее содержание. Происходящее внутри доносится до сознания (напомним, значительно деформированного) как удовольствия–неудовольствия. Фрейд здесь не говорит прямо, но подразумевает, что система сознания есть огрубевшая корка, покрывающая подлинную, сложную внутреннюю жизнь.

Травма – это раздражение извне, «пробивающее» защиту, врывающееся во внутреннюю жизнь. Этот бурный поток пришедшего извне «существо» должно «связать», освоить – для этого оно стремится его повторять. Несвязанными остаются и первичные позывы, исходящие из организма. Повторения – это попытки овладеть уже проникшими раздражениями.

Принцип повторения говорит о том, что психическая жизнь стремится к покою. О том же, в сущности, свидетельсвует тяга к удовольствиям, если понимать последние как снижение возбуждения. Фрейд называет это «принцип нирваны» (нирвана, а не Танатос!).

«Когда-то в неживой материи каким-то ещё совершенно невообразимым силовым воздействием были пробуждены свойства жизни. <…> Возникшее тогда в до тех пор неживой материи напряжение, стремилось уравновеситься; так был дан первый первичный позыв – возвращения в неживое. <…> Возможно, что в продолжение долгого времени живая материя все снова создавалась и снова легко умирала, пока руководящие внешние воздействия не изменились настолько, что принудили оставшуюся в живых субстанцию к все более широким отклонениям от первоначального образа жизни и к все более сложным окольным путям достижения конечной цели – смерти ».

Принуждение к жизни сформировало сложную систему инстинктов, многие из которых служат «для того, чтобы обеспечить организму его собственный путь к смерти и не допустить других форм возврата в неорганическое, кроме имманентных ». Почему организм должен прийти к смерти лишь «собственным путем» – из работы не вполне понятно. Возможно (вспомним доклад «Мы и смерть»), организм не знает, что идет к смерти, его направленность не связана с представлениями о конечной цели пути. Во всяком случае, сам Фрейд внятного объяснения столь странному поведению живого (которое хочет стать неживым, но стремится к самосохранению) не дает. «Остается только желание организма умереть на свой лад; и эти сторожа жизни [инстинкты самосохранения] первоначально были спутниками смерти ».

В то же время у самых простейших организмов обнаруживается тяга к слиянию с себе подобными, к соединению живого вещества. Это – инстинкт, противоположный смерти, выражением которого у человека является сексуальный инстинкт. «Жизненный процесс индивида ведет к уравнению химических напряжений, т.е. к смерти; и в то же время соединение с индивидуально-различной живой субстанцией увеличивает эти напряжения, вводит, так сказать, новые витальные разногласия, которые должны быть в дальнейшем изжиты ».

Изначально постулировался дуализм влечений «Я» и либидо. Теперь все жизненные стремления (как собственно сексуальные, так и нарциссические – когда либидо направлено на «Я») можно назвать Эросом. Ему противостоят первичные позывы к смерти.

Попытаемся связать все положения данной работы. Индивид стремится к абсолютному покою, смерти, противясь всем раздражениям извне. Удовольствие как снятие возбуждения есть проявление инстинкта смерти. Жизнь проявляет себя через неудовольствия ("витальные разногласия, которые должны быть... изжиты"). Повторение же выступает как процесс, в котором тяга к покою выступает лишь более очевидным образом, чем в механизме удовольствия. На объяснении повторения создается модель, которая служит объяснением и для принципа удовольствия. Либидо же, точнее Эрос, есть сила, создающая дополнительные напряжения, продлевающие жизненный процесс.

Кажется, до сих пор никто не обращал внимания на то, как взаимодействуют ранняя и поздняя дуалистические теории в рассматриваемом тексте. Дуализм инстинктов «Я» и сексуальных влечений не снимается полностью. Инстинкты к самосохранению объявлены «спутниками смерти». В самом тексте Фрейд неоднократно использует понятия «инстинкты смерти» и «позывы Я» как синонимы. Здесь, в неявном виде, даётся метафизическое истолкование «Я». Заключенное в некую темницу «жизни», атакуемое изнутри и снаружи, Я желает одного – «нирваны». Оно не хочет получить смерть из внешнего мира, оно избегает всех его воздействий, оно – мучимое силой, принудившей его к жизни, создавшей этот мир раздражений. Я – это смерть, воистину ничто, ставшее нечто, но желающее обратиться снова в ничто. Это ноль и пустота. Я – это бездонная разверзнутость в небытие, в вечный покой.

Возможно, именно самонаблюдения автора (которыми он нередко пользовался в своих работах – как правило, выдавая их за случаи со знакомыми) породили эту мрачную концепцию. Внутренняя сосредоточенность на смерти заставила Фрейда искать в психическом аппарате влечение к нирване, противоречившее всему, что знал до этого психоанализ – грандиозному миру, созданному сексуальным влечением. В то же время такая трактовка «Я» отнюдь не является единственной в работе. Мысль о тесной связи «Я» и «принципа нирваны» осталась в подтексте.

Развитие теории

В работе «Я и Оно» (1923) Фрейд разрабатывает новый аппарат для описания психической реальности. Я не буду комментировать этот текст подробно, но укажу на два момента. Во-первых, автор явно стремится ввести новую терминологию, перейти от противопоставления «сознания – бессознательное» к схеме «Я – Оно – Сверх-Я». Это уже превращает психоанализ в новую философию души. Во-вторых, здесь Фрейд решительно отрывает «Я» от инстинкта смерти.

Теперь подлинным «домом» обоих первичных инстинктов оказывается «Оно», они проникают в «Я» и «Сверх-Я». Два инстинкта становятся строительным материалом для всего психического аппарата, который, правда, строится под воздействием внешнего мира – по проекту, так сказать, неприступной крепости, оберегающей с помощью вторичных систем (таких как восприятие, сознание) главных обитателей. Рассматриваемая статья – это развёрнутая трагедия «Я», которое растет и крепнет от противоречий между «Оно» и внешним миром. «Я» пытается подчинить себе «Оно» самыми разными средствами, то вытесняя слишком опасные желания, то идентифицируя себя с объектом желаний (как бы обращаясь к «Оно»: «Полюби меня»). «Я» страдает от мощных энергий Эроса и инстинкта смерти, от требовательности «Сверх-Я» (говорящего голосом отца: «Ты должен… Ты не имеешь права… Ты не смеешь… У тебя есть обязанности…»). Таким образом, Фрейд сохраняет некоторый трагизм и покинутость «Я», обрисованные в «По то сторону принципа удовольствия», но теперь уже однозначно освобождает «Я» от роли источника смерти. «Я» вынуждено жить в мире дуализма Эроса-Смерти, примиряя и комбинируя их друг с другом, чтобы ни одно из этих начал не разрушило изнутри весь психический мир.

То, что подавалось как смелые гипотезы, становится со временем для Фрейда базовыми объяснительными схемами – прежде всего, моделями, объясняющими насилие и деструктивность. В «Экономической проблеме мазохизма» (1924) Фрейд описывает, как либидо отводит влечение смерти вовне, к посторонним объектам. Задача либидо – борьба со смертью; именно под действием либидо инстинкт смерти превращается во внешнюю агрессию. Впоследствии Фрейд всегда говорит о взаимодействии первичных инстинктов, именно их сочетание объясняет разнообразие психической жизни и поведения.

В работе «Недовольство культурой» (1930) Эрос трактуется как универсальная сила, выходящая далеко за пределы сексуальных влечений, он «творит единое из многого». Эрос предстает как любовь во всей полноте этого понятия. Противоположный инстинкт реализуется как агрессия, требующая удовлетворения. Любовь и смерть предстают уже как два универсальных влечения – объединять живое вещество и разрушать объединения. Конечно, в реальности любовь и смерть слиты и выступают в спутанных сочетаниях. Сам инстинкт смерти доступен для наблюдения лишь в его взаимодействиях с Эросом (садизм, мазохизм). Часто он, действительно, служит «Я», поскольку активно проявляет себя в реализации нарциссических влечений. Таким образом, в человеке есть начало, мешающее нам любить друг друга. Именно для подавления этого начала, для преодоления его служит культура, но вражда и агрессия выступают как вечные атрибуты человека. Они проявляют себя в национальной или классовой ненависти. Коммунистические идеи об искоренении частной собственности, по мнению Фрейда, не ведут к миру и любви, поскольку агрессия коренится не во внешних обстоятельствах, а в самом естестве человека.

Эрос и смерть в своем взаимодействии создали культуру: «У нас сложилось представление, что культура есть процесс, завладевший человечеством, – мы все еще находимся под обаянием этой идеи. Процесс этот состоит на службе у Эроса, желающего собрать сначала отдельных индивидов, затем семьи, племена, народы, нации в одно большое целое, в человечество. Почему так должно происходить, мы не знаем; таково дело Эроса. Человеческие массы должны быть либидонозно связаны; одна необходимость, одни выгоды совместного труда их бы не удержали. Этой программе культуры противостоит природный инстинкт агрессивности, враждебности одного ко всем и всех к каждому. Агрессивное влечение – потомок и главный представитель инстинкта смерти, обнаруженного нами радом с Эросом и разделяющего с ним власть над миром. Теперь смысл культурного развития проясняется. Оно должно нам продемонстрировать на примере человечества борьбу между Эросом и Смертью, инстинктом жизни и инстинктом деструктивности ». Обратите внимание на то, в каком контексте употребляется здесь термин «либидо»: «Человеческие массы должны быть либидонозно связаны…»

Мы видим, как инстинкт смерти, истолкованный как самая суть «Я» в 1920-м году, превращается десятилетие спустя в негативную силу истории и культуры, порождающую ненависть между индивидами, нациями, классами. В сердце этой вражды – огромная воля к разрушению жизни (теперь уже не своей только, а жизни вообще). Столь же универсальной силой выступает любовь – воля к объединению всех людей.

В 1932-м году Фрейд пишет эссе «Неизбежна ли война? (Ответ Альберту Эйнштейну)». Здесь мыслитель включается в общеевропейскую дискуссию о причинах войны. Он, как несложно догадаться, снова излагает (в популярной форме) свою теорию дуализма первичных влечений: Эросу, направленному объединять и сохранять, противостоят деструктивные влечения, чья цель – разрушать и убивать. Влечения эти сложно изолировать, и даже более того – влечение к смерти лишь тогда становится разрушительным влечением, когда обращается наружу, к объектам, что происходит при посредстве «особых органов». Тем не менее, именно этот инстинкт смерти предопределяет «неизбежность войны». Однако мы можем направить против войны Эрос, чьей задачей и является сдерживать и побеждать смерть. Таким образом, в данном тексте Фрейд не просто говорит о действии закона дуализма, а о возможностях нашей свободы в пределах этого дуализма, о наших силах использовать Эрос против Танатоса .

Контексты

Главным оппонентом Фрейда становится биолог Конрад Лоренц – один из основателей этологии. В книге «Агрессия (так называемое зло)» доказывается, что агрессивный инстинкт отнюдь не деструктивен, он поставлен природой на службу жизни. Никакого инстинкта смерти с позиций биологии нет и быть не может. Всё, что создано Великими Конструкторами (изменчивостью и отбором) есть благо. Как Фрейд неловко и не вполне корректно вступает на поле биологии, так Лоренц обнаруживает местами поверхностность и некомпетентность в вопросах психологии. Эрих Фромм был убеждён, что Лоренц, споря с Фрейдом, не удосужился даже прочитать труды последнего и был знаком с ними по пересказам. От себя добавлю: если бы Лоренц прочитал тексты Фрейда, то, вероятно, обрушился бы на них с гораздо более жёсткой критикой.

В заголовке своей книги («так называемое зло») Конрад Лоренц ставит принципиально важную проблему об отношениях проявлений агрессии к морально-этической категории «зла». В действительности, в основании теорий отцов психоанализа и этологии лежат различные концепции зла как такового. Речь идет об имплицитном воспроизведении метафизических концепций добра и зла, заявленных прежде в религиозных учениях. Поскольку такие метафизические концепции универсальны, т.е. постоянно воспроизводятся в одном и том же спектре возможностей, мы имеем право сопоставить теории деструктивности с теориями зла в религиозных онтологиях.

В действительности, вопрос о природе зла решается западной мыслью в двух парадигмах – монистической и дуалистической. Фрейдовская тяга к дуализму и изначальная склонность Лоренца к монистическим объяснениям позволяет выдвинуть гипотезу о том, что в теориях деструктивности, возникших в XX веке, воспроизводятся в общих чертах более древние парадигмы. Спор о природе зла в европейской мысли протекал в рамках полемики между христианским вероучением и учениями гностическими (особенно в эпоху поздней античности и раннего средневековья). Спор этот оформил христианскую Теодицею (концепцию оправдания Бога), т.е. ответ на вопрос: почему Бог допускает зло?

Лоренц, воспевая благость Великих Конструкторов и непогрешимость эволюции, возвращает нас к христианской Теодицее. Никакого зла нет. Агрессия – «так называемое зло». Человек же волей своей уклоняется от мировой гармонии, а задача Лоренца – найти пути преодолеть это уклонение. Зла НЕТ.

Зигмунд Фрейд, напротив, мыслит в парадигме дуализма, он словно блуждает в извилистых поворотах познания зла. В «По ту сторону принципа удовольствия» предлагается, так сказать, «пара-гностическая» концепция. Бытие индивида вызвано некой чуждой силой. Жизнь навязывает индивиду свои обстоятельства, проявляемые как раздражения. Жизнь чужда «Я», неведомая сила вырвала его из неорганической целостности. Мысль о желании «Я» вернуться в неорганическое состояние явно близка к гностической трактовке духовного «зова», в то время как прочие желания и потребности находятся в ведении низших уровней человеческого естества. Деструкция при этом оказывается не «злом», а тягой к подлинному.

В последующих работах Фрейд находит возможность преодолеть мрачное, пессимистическое понимание деструктивности в рамках дуализма. Действительно, человеческий мир предстает в борьбе Эроса и смерти, любви и насилия. Обе силы первичны, в некотором смысле субстанциальны. При этом Эрос – это благо, именно он создает общество и культуру в борьбе со смертью. Фрейд трактует зло в рамках мобилизующей идеи «вечного боя». Мир людей создан благим началом, но создан в борьбе с неорганической материей и влечениями к ней. Стихийно перебирая дуалистические перспективы, Фрейд, чья личная жизнь полна в этот период трагизма (он борется со смертельной болезнью), выбирает дуализм борьбы с субстанциальным злом – иным по отношению к цивилизации Эроса.

В период мировой войны Фрейд усиленно думает о смерти, чему свидетельством служит доклад «Мы и смерть». Можно предположить (говоря словами Фрейда, «теперь следует спекуляция, часто далеко заходящая»), что мыслитель испытывает чувства, близкие тем, что гностические философы называли «зовом» и истолковывали как голос инобытия, – чувства оставленности, покинутости, стремления вырваться из круга бытия, некоторого отвращения к жизни. Этот «зов» (на деле трагизм бытия, открывшийся многим мыслителям и художникам той эпохи) заставляет Фрейда всерьез продумать дуалистическую концепцию. Первоначально в ней предстает «злым», враждебным сама жизнь, а инстинкт смерти («зов», который требуется объяснить) – стремлением к исходу из враждебной жизни. Но просветительская направленность Фрейдовской мысли, его гуманизм и, вероятно, внутренние силы заставляют мыслителя поменять знаки в своей дуалистической теории – встать на сторону жизни против смерти.

Глава 17. Эрос и Танатос

Дуалистическая концепция влечений

Фрейд неоднократно подчеркивал, что знания о природе и особенностях влечений столь недостаточны для создания какой-либо общей теории, что они всегда вызывали у него неудовлетворение своей неопределенностью и неоднозначностью. В самом деле, до возникновения психоанализа многие мыслители пытались выделить основные влечения человека, определяющие и детерминирующие его жизнедеятельность. Причем каждый из них на свой манер выделял в качестве основных столько влечений, сколько ему нравилось или по крайней мере представлялось целесообразным. Столкнувшись с подобной ситуацией, Фрейд был вынужден признать, что ни в одной из областей психологии исследователям не приходилось действовать до такой степени в потемках, и что никакое иное знание не было таким важным для обоснования научной психологии.

Первоначально основатель психоанализа взял в качестве аналога дифференциации влечений представления древних мыслителей о голоде и любви. Соответственно этим представлениям он выделил влечения к самосохранению и сексуальные влечения. При этом влечения к самосохранению отождествлялись с влечениями Я, а сексуальные влечения включали в себя более широкий спектр, выходящий за пределы обыденного понимания сексуальности как чего-то такого, что сопряжено исключительно с сохранением человеческого рода.

По мере переосмысления психоаналитических взглядов на психосексуальное развитие человека стало очевидным, что либидо не ограничивается сексуальной энергией, целиком и полностью ориентированной на внешний по отношению к человеку объект. Исследование детской сексуальности и анализ нервнобольных подвели к выводу, что либидо способно отклоняться от внешнего объекта и может быть направлено на собственное Я, которое оказывается для человека не менее сексуальным объектом, чем окружающие его люди. Причем в ряде случаев собственное Я индивида становится самым важным среди других сексуальных объектов. Речь идет о нарциссическом либидо, когда сексуальная энергия человека направляется не вовне, а внутрь себя. Это нарциссическое либидо оказывается, с одной стороны, выражением тех же самых сил, которые приводят в действие сексуальные влечения, а с другой – тождественным влечениям к самосохранению.

Представления Фрейда о нарциссическом либидо, наиболее ярко выраженные в работе «О нарциссизме» (1914), способствовали пониманию нарциссических неврозов и развитию психоаналитической терапии, но поставили под вопрос правомерность дуалистического учения о влечениях. Действительно, предшествующая противоположность между влечениями Я и сексуальными влечениями оказалась как бы размытой, так как часть первых влечений была признана либидозной, наделенной сексуальной энергией. Различение двух первоначально выделенных видов влечений человека теряло смысл в силу признания того, что влечение к самосохранению имеет такой же либидозный характер, как и сексуальное влечение. Это вело к далеко идущим последствиям, связанным с необходимостью отказа от дуалистической концепции влечений и пересмотром представлений о либидо в духе того расширенного толкования, которое было осуществлено Юнгом.

Ни то, ни другое не могло быть приемлемым для Фрейда. Дуалистическая концепция влечений позволяла рассматривать бессознательные психические процессы как в качественном, так и в топическом отношении. Осуществленный в 1913 году разрыв с Юнгом, в основе которого (помимо всего прочего) лежали концептуальные расхождения в понимании либидо, не способствовал радикальному переосмыслению природы влечений. Ведь подобный пересмотр подрывал основы психоанализа, и без того ставшие объектом критики со стороны сторонников индивидуальной психологии и аналитической психологии.

Однако Фрейд не мог оставаться равнодушным к тому двусмысленному положению, в котором оказалась психоаналитическая теория с признанием нарциссического либидо. Перед ним со всей остротой встали серьезные и принципиальные вопросы. Если влечения к самосохранению и сексуальные влечения имеют одну и ту же либидозную природу, то, быть может, не стоит проводить между ними какие-либо различия? Если оба влечения являются по своему характеру однопорядковыми, то, возможно, вообще нет никаких других, кроме либидозных, влечений? При утвердительном ответе на оба вопроса психоанализ оказывается на грани концептуального банкротства. В первом случае психоаналитики должны были признать справедливой критику тех, кто обвинял психоанализ в пансексуализме, с чем никогда не соглашался Фрейд. Во втором случае в идейном споре между основателем психоанализа и Юнгом правым оказывался последний, согласно представлениям которого либидо не ограничивается сексуальностью, а олицетворяет собой силу и энергию влечений вообще.

После мучительных сомнений и глубоких раздумий Фрейд нашел выход из трудного для него и психоанализа положения. Вместо первоначального дуализма, включающего в себя разделение на влечения к самосохранению (влечения Я) и сексуальные влечения, он выдвинул новое дуалистическое представление о влечениик жизни и влечении к смерти. В концептуально оформленном виде новое представление о влечениях человека было выражено им в работе «По ту сторону принципа удовольствия» (1920). Применительно к проблемам культуры оно нашло свою последующую разработку десять лет спустя в книге «Недовольство культурой», где основатель психоанализа высказал свои соображения на соотношение между инстинктом жизни и инстинктом смерти.

Изречения

З. Фрейд: «В основе нашей теории либидо сначала лежало противопоставление влечений Я и сексуальных влечений. Когда позднее мы начали изучать само Я и поняли основной принцип нарциссизма, само это различие потеряло свою почву».

З. Фрейд: «Мы недолго оставались на этой точке зрения. Предчувствие какого-то антагонизма в рамках инстинктивной жизни скоро нашло другое, еще более резкое выражение».

З. Фрейд: «Наше понимание с самого начала было дуалистическим, и оно теперь острее, чем прежде, с тех пор как мы эти противоположности обозначаем не как первичные позывы Я и сексуальные первичные позывы, а как первичные позывы жизни и первичные позывы смерти».

Деструкция, агрессивное влечение, смерть

В период 1910–1912 годов аналитиками Штекелем, Юнгом и Шпильрейн были высказаны соображения о разрушительных силах, действующих в психике человека. Так, Штекель считал, что проявление страха у пациентов нередко связано с темой смерти. Осуществив сравнительный анализ любви и ненависти, он также пришел к выводу, что в истории человечества ненависть возникла раньше любви. Наконец, согласно его взглядам, в сновидениях и фантазиях пациентов часто проявляются такие сюжеты и мотивы, которые свидетельствуют о символическом проявлении внутренней тенденции к смерти. В свете последнего соображения им была высказана идея о Танатосе как влечении к смерти. На примере разбора многочисленных сновидений он показал, что наряду с желанием жить человек обладает и желанием умереть.

Юнг утверждал, что либидо включает в себя силы, направленные как на созидание, так и на разрушение. Как было им отмечено в работе «Либидо, его метаморфозы и символы» (1912), страх невротика перед эротическими влечениями может привести к тому, что он не захочет участвовать в битве за жизнь. Он душит в себе бессознательные желания и тем самым, по выражению Юнга, совершает как бы самоубийство. Отсюда проистекают различного рода фантазии о смерти, сопровождающиеся отказом от эротических желаний. Как это ни странно покажется на первый взгляд, но страсть уничтожает саму себя и либидо «есть бог и дьявол». Любовь, по мнению Юнга, подымает человека над самим собою, над границами его смертности и земнородности, ввысь, к божественности, и в то же время она и уничтожает его.

Вильгельм Штекель (1868–1940) – австрийский психоаналитик, один из первых учеников и сторонников Фрейда. В 1902 году вошел в организованный Фрейдом «кружок по средам», который позднее стал Венским психоаналитическим обществом. Как никто другой, Штекель владел искусством толкования сновидений, что признавалось Юнгом, назвавшим его «энциклопедией сновидений», и основоположником психоанализа, считавшим, что он лучше всех умеет «улавливать смысл бессознательного». Вместе с тем Фрейд характеризовал Штекеля как дерзкого человека, не признающего «никакой дисциплины». В 1912 году Штекель отошел от школы Фрейда. Ему приписывают выражение, что карлик, сидящий на плечах великана, может видеть дальше самого великана. Говорят, что основатель психоанализа с сарказмом реагировал на данное сравнение, заметив, что, возможно, это и так, но подобное не относится к вши, сидящей в шевелюре астронома. В дореволюционной России на русском языке были опубликованы несколько статей Штекеля в журнале «Психотерапия», атакже его работы «Причины нервности. Новые взгляды на ее возникновение и предупреждение» (1912) и «Что на душе таится» (1912).

В 1912 году Шпильрейн опубликовала в одном из психоаналитических журналов статью «Деструкция как причина становления», в которой в явной форме выразила свое представление о присущем человеку деструктивном начале. Ранее, на состоявшихся в 1911 году заседаниях Венского психоаналитического общества она высказала идею о склонности человека к деструктивности и, ссылаясь на русского биолога И. Мечникова, говорившего об «инстинкте смерти», в скрытом состоянии гнездящегося в глубине человеческой природы, поставила вопрос о необходимости осмысления проблемы существования данного инстинкта в человеке.

Присутствовавший на этих заседаниях Венского психоаналитического общества Фрейд сделал несколько возражений по поводу увлечения Шпильрейн биологическими концепциями. В одном из писем к Юнгу (1912) он отметил исследовательские способности молодой девушки, но в то же время подчеркнул, что рассмотренное ею деструктивное желание не может быть им принято, так как оно ему «не по вкусу».

В ранний период своей исследовательской и терапевтической деятельности Фрейд считал, что деструктивность и агрессивность не могут рассматриваться в качестве самостоятельного влечения человека. Еще до того, как Шпильрейн выступила с идеей о склонности человека к деструктивности, один из сподвижников основателя психоанализа (Адлер) высказал мысль, что человек может испытывать страх, возникающий у него на основе подавления «агрессивного влечения», которое, по его мнению, играет заметную роль как в жизни, так и в неврозе.

Фрейд и Адлер разошлись по идейным соображениям в 1911 году. Двумя годами ранее в работе «Анализ фобии пятилетнего мальчика» основатель психоанализа критически отнесся к высказанной Адлером идее об агрессивном влечении. Он не согласился с тем, что в случае фобии страх объясняется вытеснением агрессивных склонностей ребенка.

Из истории психоанализа

Первый жизненный урок, заставивший будущего основателя психоанализа задуматься над феноменом смерти, был преподнесен ему в детстве его матерью. В работе «Толкование сновидений» Фрейд изложил одно из своих детских воспоминаний, когда мать ему, шестилетнему мальчику, однажды сказала, что он сделан из земли и должен превратиться в землю. Маленькому Сиги это не понравилось, и он выразил сомнение по этому поводу. Тогда его мать потерла руку об руку и показала черные кусочки кожи, которые отделились при трении ладони об ладонь. Тем самым она хотела наглядно проиллюстрировать сыну ранее высказанную мысль, что все люди сделаны из земли. Вспоминая этот эпизод, Фрейд писал, что его удивление было безгранично и именно тогда он усвоил то, что впоследствии узнал в известном изречении: «Ты обязан природе смертью».

Письма Фрейда к невесте свидетельствуют о том, что до возникновения психоанализа его интересовали проблемы жизни и смерти. В то время он не предавался глубоким размышлениям на эту тему, как это имело место в работе «По ту сторону принципа удовольствия», опубликованной почти сорок лет спустя. Во всяком случае, его размышления о жизни и смерти не получили какого-либо концептуального обоснования. Тем не менее в письмах к невесте он замечал, что все люди «связаны жизнью и смертью» и что жизнь для каждого из нас «завершается смертью, то есть небытием».

Из приведенного выше суждения Фрейда нетрудно понять, что в то время он был не готов к изменению своих ранее выдвинутых представлений о влечениях, в соответствии с которыми в качестве основных признавались им влечения Я и сексуальные. Поэтому нет ничего удивительного в том, что рассмотренное Шпильрейн деструктивное влечение пришлось ему «не по вкусу». Однако спустя несколько лет он не только назвал ее статью о деструкции богатой по содержанию и глубокой по мыслям работой, но и в какой-то степени воспроизвел некоторые ее аргументы. Это нашло отражение в его книге «По ту сторону принципа удовольствия» (1920), в которой он дал обоснование идеи о влечении к смерти.

Нельзя сказать, что проблематика смерти нашла свое отражение только в поздних работах Фрейда. Осмысление смерти имело место и на ранней стадии его исследовательской деятельности. Так, в «Толковании сновидений» (1900) в поле его зрения оказались сновидения, связанные с представлениями человека о смерти близких ему людей. Он обратил внимание на сновидения детей, на их наивные представления о смерти и высказал соображение, что «страх смерти» чужд ребенку. При этом Фрейд подчеркнул, что представление ребенка о смерти имеет весьма мало общего с пониманием ее взрослым человеком, поскольку ему незнакомы ужасы тления, могильного холода, бесконечного «ничто».

В работах, написанных и опубликованных Фрейдом до Первой мировой войны, проблематика смерти также находила свое отражение. В частности, в статье «"Культурная" сексуальная мораль и современная нервозность» (1908) он писал о том, что с ограничением сексуального удовлетворения у народов обыкновенно увеличивается страх жизни и боязнь смерти. В работе «Мотив выбора ларца» (1913) он рассматривал немоту как символ смерти и подчеркивал, что немоту человека можно воспринимать «как олицетворение самой смерти, как богиню смерти». В книге «Тотем и табу» (1913), исследуя табу мертвецов и демонизм умерших, основатель психоанализа высказал мысль, что табу покойников вытекает из противоположности между сознательной болью и бессознательным удовлетворением по поводу смерти.

Первая мировая война подтолкнула Фрейда к более глубоким размышлениям о проблеме смерти. В начале 1915 года он выступил в Вене с докладом «Мы и смерть» и опубликовал в психоаналитическом журнале «Имаго» статью «Размышления о войне и смерти».

В докладе «Мы и смерть» Фрейд подчеркнул, что психоанализ взял на себя смелость выступить с утверждением, что каждый из нас в глубине души не верит в собственную смерть. Бессознательное отношение современного человека к смерти во многом напоминает аналогичное отношение к ней первобытного человека, и в этом плане в каждом из нас жив наш предшественник, не веривший в собственную смерть, но прибегавший к убийству другого, воспринимаемого в качестве врага. На основе исторического сопоставления и выдвинутых им психоаналитических идей Фрейд высказал ряд соображений, получивших в дальнейшем свое концептуальное обоснование в работах 20-30-х годов. В частности, он говорил о том, что осознание вины произошло из двойственного чувства по отношению к покойнику, а страх смерти – из идентификации с ним; современные люди являются потомками бесконечной череды поколений убийц, а страсть к убийству сохраняется у нас всех в крови; нашим задушевным отношениям с другими людьми всегда присуща доля враждебности, и именно она дает толчок бессознательному желанию смерти. Одновременно с этими соображениями основатель психоанализа поставил вопрос о том, не следует ли в свете психоаналитических идей пересмотреть наше отношение к смерти. Если наше бессознательное не верит в собственную смерть, то это является результатом культурного отношения к смерти, свидетельствующего о психологически завышенной мотивации к жизни, и, следовательно, не должны ли мы смириться с истиной, что все мы смертны?

Фрейд понимал, что поставленные им вопросы могут быть восприняты как некий призыв регрессировать на предшествующие ступени культурного развития. Поэтому он специально подчеркивал, что речь идет не о рассмотрении смерти как высшей цели, а о том, что изменение отношения к ней может способствовать тому, чтобы сделать жизнь более сносной. Не случайно, перефразируя известное высказывание древних «если хочешь мира, готовься к войне», основатель психоанализа в конце своего доклада заявил: «Если хочешь вынести жизнь, готовься к смерти».

В статье «Размышления о войне и смерти» Фрейд фактически повторил свои идеи, изложенные им в докладе «Мы и смерть». Особое внимание он обратил на разочарование, которое вызвала Первая мировая война у людей, и на изменившееся отношение к смерти, которую эта война навязала людям. При этом он подчеркнул, что войны никогда не прекратятся, пока разделяющая нации враждебность использует мощную силу инстинктов в психике; пока изучаемая детьми в школах история мира в значительной степени является серией убийств одного народа другим. Вызванные Первой мировой войной ощущения замешательства и полного бессилия людей в значительной степени определены тем, что мы не можем сохранить наше прежнее отношение к смерти, а новое еще не выработалось.

Несмотря на свои размышления о смерти и поставленные в связи с этим вопросы, Фрейд не решался вплоть до 20-х годов говорить ни об инстинкте агрессии, ни об инстинкте смерти, хотя уже в 1915 году признал существование агрессивного, деструктивного влечения, наряду с сексуальными импульсами составляющего основу садизма. Признание деструктивного влечения в качестве неизменного спутника человеческой жизни нашло свое отражение лишь в работах позднего периода его исследовательской и терапевтической деятельности, что имело место, в частности, в его книгах «По ту сторону принципа удовольствия» и «Недовольство культурой».

Изречения

З. Фрейд: «Я не могу решиться признать особое агрессивное влечение наряду и на одинаковых правах с известными нам влечениями самосохранения и сексуальными. Мне кажется, что Адлер неправильно считает за особенное влечение общий и непременный характер всякого влечения и именно то „влекущее“, побуждающее, что мы могли бы описать как способность давать толчок двигательной сфере. Из всех влечений не осталось бы ничего, кроме отношений к цели, после того как мы отняли бы от них отношение к средствам для достижения этой цели, „агрессивное влечение“. Несмотря на всю сомнительность и неясность нашего учения о влечениях, я все-таки пока держался бы привычных воззрений, которые признают за каждым влечением свою собственную возможность сделаться агрессивным и без того, чтобы быть направленным на объект».

З. Фрейд: «Не лучше ли было бы вернуть смерти в действительности и в наших мыслях то место, которое ей принадлежит, и понемногу извлечь на свет наше бессознательное отношение к смерти, которое до сих пор мы так тщательно подавляли?»

Навязчивое повторение, влечение к жизни и влечение к смерти

В психоаналитической теории Фрейдом было сформулировано положение, что человек в своей деятельности руководствуется принципом удовольствия и протекание психических процессов автоматически регулируется этим принципом. Получение удовольствия или устранение неудовольствия сопровождаются уменьшением напряжения энергетического потенциала. С признанием этого момента психоаналитическая теория психической деятельности стала включать в себя экономическую точку зрения. Топическое (по месту расположения), динамическое (переход из одной системы в другую) и экономическое (количественное изменение возбуждения) представления о функционировании человеческой психики легли в основу метапсихологии как общей психоаналитической теории.

Если быть предельно точным, то вряд ли приходится говорить о том, что принцип удовольствия управляет ходом протекания психических процессов. Фрейд это понимал. Уточняя смысл введенного им принципа удовольствия, он подчеркивал, что речь идет, по сути дела, о признании наличия в душе человека сильной тенденции к господству данного принципа. Этой тенденции противостоят различные силы и условия, в результате чего конечный результат далеко не всегда будет соответствовать принципу удовольствия.

Одним из обстоятельств, затрудняющих осуществление принципа удовольствия, является стремление организма к самосохранению, в результате чего этот принцип сменяется принципом реальности. Под воздействием принципа реальности конечная цель, то есть достижение удовольствия, не утрачивает свое значение, но как бы откладывается на время, чтобы окольным путем человек смог найти себе путь к удовольствию.

По мнению Фрейда, замена принципа удовольствия принципом реальности лишь частично объясняет жизненный опыт человека, который связан с повышением количества возбуждения организма, вызванного неудовольствием. Значительным источником неудовольствия являются внутрипсихические конфликты и расщепления, происходящие в душе. Несовместимость между собой отдельных влечений и их компонентов затрудняет достижение единства Я. В результате процессов вытеснения социально и этически неприемлемые влечения задерживаются на ранних ступенях психического развития, а возможность их удовлетворения откладывается на неопределенное время. В понимании Фрейда, вытеснение превращает возможность удовлетворения влечений в источник невротического неудовольствия. В конечном итоге человек ощущает неудовольствие от внутреннего восприятия напряжения, которое связано с неудовлетворением собственных влечений, или от внешнего восприятия, которое порождает неприятные ожидания, признаваемые в качестве грозящих ему опасностей.

В этих рассуждениях Фрейда не было ничего такого, что позволяло бы заглянуть по ту сторону принципа удовольствия. Однако опыт клинической практики и уточнения, касающиеся концепции влечений в связи с обсуждением нарциссического либидо, вызывали потребность в дальнейшем переосмыслении предшествующих представлений о бессознательной психической деятельности человека.

Изменения в практике психоанализа касались прежде всего новых ориентиров психоаналитической техники. Первоначально задача психоаналитической работы сводилась к выявлению у пациента скрытого бессознательного с целью доведения его до сознания больного. Психоанализ выступал в качестве искусства толкования бессознательного. Однако этого оказалось недостаточно для эффективной психоаналитической работы, и терапевтическая деятельность стала направляться на то, чтобы, опираясь на собственные воспоминания, пациент мог подтвердить выдвинутые аналитиком построения и конструкции. В процессе решения этой задачи обнаружилась действенность сопротивлений пациента, и стало очевидным, что терапевтическая деятельность предполагает прежде всего работу с его сопротивлениями. Искусство психоанализа состояло теперь в обнаружении и вскрытии сопротивлений пациента, доведении их до его сознания и побуждении его, благодаря усилиям аналитика, к их преодолению и устранению.

Однако оказалось, что и на этом пути общая цель перевода бессознательного в сознание не достижима в полной мере. Далеко не всегда пациент вспоминал именно то, что привело его к болезни. Его воспоминания могли касаться лишь части вытесненного бессознательного. Нередко вместо воспоминания своих прошлых переживаний он воспроизводил, повторял вытесненное в виде новых переживаний, что находило свое отражение в переносе, то есть по отношению к аналитику. Во время психоаналитического лечения возникало так называемое навязчивое повторение, обусловленное вытесненным бессознательным. Это навязчивое повторение, раскрываемое психоанализом у невротиков, оказывается характерным и в жизни людей, не страдающих невротическими расстройствами.

Исходя из подобного понимания, Фрейд выдвинул гипотезу, согласно которой в психической жизни людей имеется выходящая за пределы принципа удовольствия тенденция к навязчивому повторению. Психоаналитик встречается с навязчивым повторением как в психической жизни раннего детства, так и в случаях из клинической практики. Так, в детской игре ребенок способен повторять даже неприятные переживания. Причем повторение того же самого оказывается своеобразным источником удовольствия. У подвергаемого анализу пациента навязчивое повторение в переносе его инфантильного периода выходит за пределы принципа удовольствия. В обоих случаях оказывается, что навязчивое повторение и влечения человека тесно связаны между собой.

С этой точки зрения влечение, по мнению Фрейда, может быть определено как своего рода органическая эластичность, присущее живому организму стремление к восстановлению своего прежнего состояния, которое в силу различного рода внешних препятствий ему пришлось покинуть. Наряду с внутренней тенденцией к изменению и развитию, влечение человека включает в себя и тенденцию к повторению, восстановлению, сохранению статус-кво, и в этом смысле является выражением консервативной природы всего живущего. На основании признания подобного положения вещей Фрейд выдвинул предположение, что все влечения стремятся восстановить прежнее состояние и, следовательно, каждое живущее существо всякими окольными путями развития направляется к своему исходному состоянию. Если признать простую истину, в соответствии с которой вследствие внутренних причин все живое рано или поздно умирает, возвращается к своему неорганическому состоянию, то мы, по убеждению основателя психоанализа, можем сказать, что целью всякой жизни является смерть.

Как утверждение «Целью всякой жизни является смерть» согласуется с предшествующим представлением Фрейда о том, что в каждом человеческом существе имеется влечение к самосохранению? Ведь выдвинутое им в работе «По ту сторону принципа удовольствия» положение о присущем человеку влечении к достижению смерти, по сути дела, вступало в явное противоречие с первоначальной дуалистической концепцией, основанной на признании влечения к самосохранению и сексуальных влечений.

Не уклоняясь от ответа на этот вопрос, Фрейд полагал, что влечение к самосохранению может быть рассмотрено в качестве частного, предназначенного для того, чтобы предотвратить какие-либо иные возможности возвращения живого организма к неорганическому состоянию, кроме внутренне присущего ему собственного пути к смерти. Живой организм стремится к естественной смерти, и «сторожа жизни», олицетворяющие собой инстинкт самосохранения, первоначально были не чем иным, как «слугами смерти».

Сексуальные же влечения, в том числе и служащие продолжению человеческого рода и противодействующие умиранию, в понимании Фрейда, так же консервативны, как и все другие влечения. Они служат воспроизведению ранее наличествовавших состояний живого организма и представляются еще более консервативными, поскольку сопротивляются внешним влияниям и стремятся к сохранению жизни во что бы то ни стало.

В результате в процессе своих размышлений над взаимосвязью между навязчивым повторением и влечениями человека Фрейд пришел к новой дуалистической концепции, в соответствии с которой в качестве основных им выделялись влечение к жизни и влечение к смерти. Тем самым вольно или невольно он как бы пришел к философским построениям, ранее развиваемым различными мыслителями, включая, например, Эмпедокла и Шопенгауэра.

Выдвигая представления о новой дуалистической концепции влечений, Фрейд исходил из коренной противоположности между влечениями к жизни и влечениями к смерти. Аналогичная полярность выводилась им и из направленности либидо на объект, когда рассматривались отношения между любовью (нежностью) и ненавистью (агрессивностью). Зачатки этих представлений содержались уже в ранних идеях Фрейда, связанных с признанием явлений садизма и мазохизма в процессе психосексуального развития человека, когда мазохизм рассматривался в качестве обращения садизма на собственное Я. Возвращаясь к этим представлениям с позиций новой дуалистической концепции влечений, основатель психоанализа вынужден был сослаться на статью Шпильрейн «Деструкция как причина становления». Он признал, что значительная часть ее рассуждений на эту тему была предвосхищена в данной статье, в которой садистский компонент сексуального влечения был назван деструктивным. Данное признание было им сделано в работе «По ту сторону принципа удовольствия».

Десять лет спустя в книге «Недовольство культурой» Фрейд выразил свою готовность признать, что в садизме и мазохизме психоаналитик имеет дело со сплавом эротики и деструктивности, направленной или внутрь, или вовне. При этом он заметил, что ему самому непонятно, как он сам и многие психоаналитики проглядели широко распространенную агрессивность и деструктивность.

Выдвинутое в работе «По ту сторону принципа удовольствия» представление Фрейда о новой дуалистической концепции влечений привело к тому, что сексуальное влечение превратилось в Эрос, а собственно сексуальные влечения стали рассматриваться как части Эроса, ориентированные на объект. В его понимании, Эрос оказывается «влечением к жизни», выступающим в противовес «влечению к смерти». В соответствии с таким пониманием он и попытался разрешить загадку жизни посредством принятия этих борющихся между собой влечений.

При этом основатель психоанализа полагал, что влечения к жизни имеют дело прежде всего с внутренними восприятиями человека, выступают как нарушители покоя и приносят с собой напряжение. Принцип же удовольствия находится в подчинении у влечения к смерти, которое стремится к затруднению жизненных процессов, сторожит внешние восприятия и особым образом защищается от внутренних раздражений.

В работе «Я и Оно» (1923) Фрейд продолжил обсуждение дуалистической концепции влечений, сформулированной тремя годами ранее. Это обсуждение было вызвано необходимостью приведения в единую связь структурного понимания психики с ее членением на Оно, Я и Сверх-Я с данной концепцией, в соответствии с которой выделялись два вида первичных влечений – к жизни и к смерти.

Если в книге «По ту сторону принципа удовольствия» речь шла о полярных влечениях, то в работе «Я и Оно» явственно прозвучала мысль о существовании двух инстинктов – инстинкта жизни и инстинкта смерти. Эти инстинкты рассматривались Фрейдом по аналогии с полярностью любви и ненависти. При этом он исходил из того, что трудноопределимый инстинкт смерти находит своего представителя в разрушительном инстинкте, направленность которого на различные объекты непосредственным образом связана с ненавистью. Клинический же опыт показывал, что ненависть является неизбежным спутником любви и при различных условиях одно может превращаться в другое. Человек изначально амбивалентен, и превращение одного в другое может осуществляться таким путем, что ослабление энергии эротического чувства способно привести к усилению враждебной энергии.

С точки зрения Фрейда, действующая и способная к смещению энергия в Я и Оно представляет собой десексуализированный Эрос, источник которого связан с нарциссическим либидо. Будучи десексуализированной, эта энергия является сублимированной, служащей достижению цели единства, столь характерной для Я. Таким образом, именно Я десексуализирует и сублимирует либидо Оно. Фактически это означает, что Я не только работает против целей Эроса, но и начинает служить противоположному разрушительному инстинкту, направленному наружу как раз под воздействием сил Эроса. И это только одна сторона вопроса, связанная с отношениями между структурным пониманием психики и дуалистической теорией влечений.

Другая сторона этого вопроса состоит в том, что Сверх-Я, выступающее в качестве критической инстанции, совести и чувства вины, может развивать по отношению к Я такую жестокость и строгость, которая превращается в садизм и беспощадную ярость. Признавая это обстоятельство, наглядно проявляющееся в практике психоанализа на примере пациентов, страдающих меланхолией, Фрейд усмотрел в Сверх-Я разрушительный компонент, связанный с направленностью агрессии человека не столько вовне, сколько внутрь. Стало быть, психоаналитически понятое Сверх-Я оказалось как бы «чистой культурой инстинкта смерти». Именно так основатель психоанализа характеризовал Сверх-Я, которое, по его мнению, способно довести несчастное Я до смерти. И если это не случается, то только благодаря тому, что Я может защититься от тирании Сверх-Я путем бегства в болезнь, то есть благодаря развитию мании.

В конечном итоге попытка объяснения связей между структурным пониманием психики и дуалистической концепции влечений завершилась у Фрейда признанием присущей человеку агрессивности. Это вытекало из всего хода его рассуждений. Чем больше человек ограничивает свою агрессию, направленную вовне, тем строже он становится по отношению к самому себе и тем разрушительнее для внутреннего мира оказываются требования Сверх-Я, поскольку вся или большая часть агрессии направляется внутрь, на Я. По собственному выражению основателя психоанализа, чем больше человек овладевает своей агрессией, тем больше возрастает склонность его идеала к агрессии против его Я.

В понимании Фрейда, путем идентификации и сублимации Я помогает переходу инстинкта смерти в Оно, но при этом оказывается в такой опасной ситуации, когда само может стать объектом инстинкта смерти и, следовательно, погибнуть. Чтобы этого не случилось, то есть в целях избежания возможной смерти, Я заимствует из Оно либидо, наполняется сексуальной энергией, становится представителем Эроса и тем самым обретает желание быть любимым и продолжать свою жизнь. В свою очередь, работа сублимации ведет к освобождению агрессивности в Сверх-Я, а борьба против либидо оказывается сопряженной с новыми опасностями. В результате чего Я может стать жертвой деструктивного Я, что ведет к смерти. Такова, с точки зрения Фрейда, диалектика жизни и смерти, внутренне задающая ориентиры противостояния между созидательными и разрушительными тенденциями, Эросом и инстинктом смерти.

Изречения

З. Фрейд: «Остается много такого, что оправдывает навязчивое повторение, и это последнее кажется нам более первоначальным, элементарным, обладающим большей принудительной силой, чем отодвинутый им в сторону принцип удовольствия».

З. Фрейд: «Размышление показывает, что этот Эрос действует с самого начала жизни и выступает как „влечение к жизни“ в противовес „влечению к смерти“, которое возникло с зарождением органической жизни».

З. Фрейд: «Когда образуется Сверх-Я, значительное количество агрессивного инстинкта фиксируется внутри Я и действует там саморазрушающе. Это представляет опасность для здоровья человека на его пути культурного развития».

Борьба между Эросом и Танатосом

В конце работы «Я и Оно» (1923) основатель психоанализа подчеркнул, что в психике человека протекает постоянная борьба между Эросом и инстинктом смерти. По его мнению, Я можно представить таким образом, что оно находится во власти немых, но мощных инстинктов смерти. Эти инстинкты как бы стремятся к достижению покоя и делают все для того, чтобы заставить замолчать Эрос, который является нарушителем спокойствия и подчиняется принципу удовольствия. Но, в свою очередь, Эрос тоже проявляет свою активность, в результате чего противостояние между жизнью и смертью становится неотъемлемой частью человеческого существования.

Дальнейшее обсуждение этого вопроса нашло свое отражение в работе Фрейда «Недовольство культурой» (1930), где он показал, что феномен жизни объясняется взаимодействием и противодействием Эроса и инстинкта смерти. Отмечая, что уже в садизме и мазохизме наблюдается смесь эротики и деструктивности, он признал, что многие психоаналитики проглядели повсеместность невротической агрессивности и деструктивности. Следовательно, необходимо исправить данную оплошность и исследовать соответствующие явления применительно не только к отдельному человеку, но и к культуре в целом.

Осуществляя свое исследование, основатель психоанализа отталкивался прежде всего от введенного им в начале 20-х годов предположения о наличии в человеке влечения к смерти и сформулированного им в конце 20-х – начале 30-х годов окончательного положения об инстинкте смерти и агрессивном, деструктивном стремлении. Так, именно в работе «Недовольство культурой» он недвусмысленно высказал свою точку зрения, согласно которой агрессивное стремление является у человека изначальной, самостоятельной инстинктивной предрасположенностью.

В понимании Фрейда, процесс развития культуры стоит на службе у сил Эроса, благодаря либидозной связи которого происходит объединение людей между собой в семьи, племена, народы, нации, человечество. Но, как показывает практика психоанализа и история человечества, этой программе культуры противостоит природный инстинкт агрессивности. Он проявляется, в частности, в той враждебности, которая чаще всего наблюдается среди людей по отношению друг к другу. Агрессивное влечение оказывается главным представителем инстинкта смерти, разделяющего вместе с Эросом власть над существующим миром. С учетом всего этого проясняется и смысл культурного развития.

В целях выживания человеческого рода культура стремится всеми силами сдержать и обезвредить противостоящую ей агрессивность. О том, что при этом происходит, можно судить по аналогии с историей развития индивида, когда он пытается нейтрализовать или обезвредить свое стремление к агрессии. Апеллируя вновь к индивиду, Фрейд обращает внимание на ту загадочность, которая имеет место в этом случае. Речь идет о том, что агрессия интроецируется, то есть переносится извне внутрь индивида, фактически возвращается туда, где она возникла. Перенесенная таким образом внутрь агрессия направляется против собственного Я индивида. Там она перехватывается той инстанцией, являющейся частью Я, которая в психоанализе обозначается как Сверх-Я и олицетворяет собой совесть. Таким образом, та же самая готовность к агрессии, которая использовалась Я против окружающих его людей, теперь используется Сверх-Я непосредственно по отношению к самому Я. У человека возникает сознание вины, обусловленное напряженностью между Сверх-Я и Я, и проявляющееся как потребность в наказании. Тем самым культура преодолевает опасные для окружающих людей агрессивные устремления индивида.

Осмысливая взаимоотношения между отказом от удовлетворения влечений, совестью и агрессивностью, Фрейд утверждал, что уже в раннем детстве налагаемые на ребенка первые запреты вызывают у него значительную агрессивность против тех, кто препятствует удовлетворению его инфантильных влечений. Под воздействием воспитания он вынужден отказываться от удовлетворения своей мстительной агрессии против окружающих его авторитетов, прежде всего против авторитета его собственных родителей. Это осуществляется благодаря механизму идентификации, то есть переносу внешнего авторитета внутрь самого ребенка, что ведет к образованию его Сверх-Я. Тем самым в его распоряжении оказывается вся та агрессия, которую в более раннем возрасте он направлял, как правило, против авторитета отца.

Если посмотреть на соотношение между агрессией и подавлением влечений в общеисторическом плане, то есть через призму филогенеза, то окажется, что после удовлетворения в агрессии ненависти сыновей по отношению к праотцу в первобытном сообществе произошла идентификация Сверх-Я с убитым отцом. Это привело, по мнению Фрейда, к тому, что власть отца как бы перешла к Сверх-Я. Но склонность к агрессии против отца повторялась во всех последующих поколениях, в результате чего у каждого представителя этих поколений сохранилось чувство вины. Оно усиливалось по мере того, как осуществлялись попытки подавления самой агрессии и перенесения ее в Сверх-Я. Отсюда проистекает, как считал основатель психоанализа, роковая неизбежность чувства вины, независимо от того, было ли совершено отцеубийство в реальности, или от него воздержались. Так или иначе, чувство вины возникает в любом случае, поскольку оно является выражением амбивалентного конфликта, вечного противостояния между Эросом и инстинктом разрушительности, инстинктом смерти. По мысли Фрейда, то, что началось с отца в первобытной орде, впоследствии нашло свое завершение в массе людей.

Спустя два года после написания и публикации работы «Недовольство культурой» Фрейду вновь пришлось обратиться к размышлениям об агрессивности, деструктивности, инстинкте смерти. Дело в том, что летом 1932 года Альберт Эйнштейн, которому было предложено подготовить второй том книги «Открытые письма» (первый том ее был опубликован в 1931 году), послал Фрейду письмо с просьбой принять участие в обсуждении актуальных проблем того времени. В частности, он попросил его высказать свои соображения по поводу того, имеются ли какие-либо пути освобождения человечества от зловещей опасности войны и возможности такого психического развития людей, при котором были бы устранены их ненависть и желание уничтожать друг друга. Фрейд откликнулся на просьбу Эйнштейна и в сентябре того же года написал ему многостраничное письмо, которое известно сегодня под названием «Неизбежна ли война?».

Отвечая на вынесенный в заглавие написанного им материала вопрос, Фрейд выразил согласие с предположением Эйнштейна, что людям свойствен некий инстинкт ненависти и уничтожения, подталкивающий их к войне. В этой связи он изложил свою позднюю теорию влечений, согласно которой признаются двоякого рода влечения: стремящиеся сохранить и объединить (эротические, Эрос) и направленные на разрушение и убийство (агрессивные, деструктивные). Развивая мысли, ранее выраженные в работе «Недовольство культурой», основатель психоанализа подчеркнул, что ни одно из этих влечений не может проявить себя изолированно, но всегда переплетено и сплавлено с другим. В частности, будучи эротическим по своей природе, инстинкт самосохранения нуждается в агрессивности, чтобы быть претворенным в жизнь. Направленное на внешние объекты любовное влечение также нуждается в соединении с влечением к овладению.

Давая разъяснения к психоаналитическому пониманию влечения к разрушению, Фрейд подчеркнул, что, исходя из клинического опыта, можно сделать вывод, что это влечение содержится внутри каждого живого существа и направлено на разрушение его с целью свести жизнь к состоянию неживой материи. Это влечение может быть названо влечением к смерти, в противоположность эротическому влечению, представляющему собой стремление к жизни. Во имя сохранения своей жизни живому существу приходится разрушать чужую жизнь. Это означает, что влечение к смерти становится разрушительным тогда, когда оно направляется наружу и обращается против внешних объектов. Вместе с тем, подчеркнул основатель психоанализа, определенная доля влечения к смерти остается действенной и внутри живого существа. В психоаналитической практике приходится иметь дело с тем, что у многих пациентов деструктивное влечение загнано в глубины их собственной психики.

Исходя из такого понимания природы деструктивного влечения, Фрейд пришел к заключению, что с гуманистической точки зрения вполне понятное желание лишить человека его агрессивных наклонностей является не более чем иллюзией и практически неосуществимо. Но если это так, то не вытекает ли отсюда вывод, что войны неизбежны и неотвратимы? Поясняя свою позицию по данному вопросу, основатель психоанализа недвусмысленно выразил свою мысль. Он считал, что речь может идти не о том, чтобы полностью устранить из жизни человека его влечение к агрессии. Речь должна идти о том, чтобы попытаться отвлечь это влечение от проявления и реализации его в войне. Для достижения данной цели необходимо использовать опосредованные пути борьбы с войнами и, в частности, направить против человеческого влечения к агрессии его извечного противника, Эрос. Это означает, что данному влечению должно противостоять все то, что объединяет между собой чувства людей. Прежде всего имеются в виду связи, основанные на чувствах любви и идентификации, а также на подчинении влечений разуму.

Таковы взгляды Фрейда на человека и культуру, соотношение Эроса и инстинкта смерти, сути человеческого влечения к деструктивности и возможностей противостояния ему. Они вытекали из проведенного им сравнительного анализа между индивидуальным и культурным развитием и в определенной степени были связаны с его попытками обращения не только к индивидуальной, но и к социальной психологии. Последний вопрос, а именно обращение основателя психоанализа к социальной психологии, несомненно, заслуживает внимания, поскольку служит необходимым дополнением к его пониманию взаимосвязей между человеком и культурой, личностью и обществом.

Изречения

З. Фрейд: «Теперь смысл культурного развития проясняется. Оно должно нам продемонстрировать на примере человечества борьбу между Эросом и Смертью, инстинктом жизни и инстинктом деструктивности. Эта борьба – сущность и содержание жизни вообще, а потому культурное развитие можно было бы просто обозначить как борьбу человеческого рода за выживание».

Эрос и Агапе Истинная любовь похожа на привидение - все о ней говорят, но мало кто ее видел. Ларошфуко Недавно был свидетелем интересной сценки в парке: он и она, влюбленные… Сидят на скамейке, рука в руке, но оба скованы и напряжены. Расшифруем: чего хочет он? Он хочет ее:

Из книги МЖ. Мужчины и женщины автора Парамонов Борис Михайлович

ЭРОС НА КОНВЕЙЕРЕ

Из книги Любовь и воля автора Мэй Ролло Р

III. ЭРОС В ПРОТИВОБОРСТВЕ С СЕКСОМ Эрос, бог любви появился, чтобы создать землю. До этого были лишь тишина, пустота и неподвижность. А сейчас повсюду - жизнь, радость и движение. Раннеантичная мифология У Афродиты и Ареса родилось несколько прекрасных детей... Эрос, младший

6.3. Танатос и жизненный сценарий Известный американский психотерапевт, основатель трансактного анализа Эрик Берн (1988) утверждал, что в жизненном сценарии каждого человека есть смерть. Для того чтобы ясно его представить и понять сценарные проблемы, он рекомендует в

Из книги Грезы об Эдеме [В поисках доброго волшебника] автора Холлис Джеймс

ГЛАВА 5. ЭРОС В ОРГАНИЗАЦИЯХ Вся жизнь строится на отношениях. Как мы уже знаем, качество наших взаимоотношений с окружающими непосредственно зависит от того, как мы относимся к себе, которое, в свою очередь, во многом определяется интериоризацией наших взаимоотношений с

Из книги Свобода любви или идол блуда? автора Данилов ставропигиальный мужской монастырь

Эрос и сексуальность Шопенгауэр с присущей ему остротой мысли утверждал, что движения эроса суть только «фиговые листочки», которыми наше сознание закрывает от себя истинный смысл любви, который будто бы заключается просто в половом сближении. Это презрительное

Из книги Мед и яд любви автора Рюриков Юрий Борисович

Сторгэ, агапэ, эрос, маниа…. В 70-е годы канадский психолог и социолог Джон Алан Ли описал шесть главных видов любви; в их перечень вошли почти все греческие виды.Любовь-сторгэ у него - как бы наследница греческой сторгэ и филиа; это любовь-дружба, любовь-понимание. Прудон

Из книги Синтаксис любви автора Афанасьев Александр Ю.

ЭРОС “Эрос” как модель межличностных отношений в браке встречается гораздо чаще других. И это не случайно. Поскольку принцип “эроса” заключается во взаимном притяжении противоположностей, то природа, заложив физиологические различия между полами, как бы

Из книги Каждый может стать богатым! Предприниматель жизни, или Как богатому попасть в рай автора Некрасов Анатолий Александрович

Ум – сердце – эрос Издревле существует понятие троичности, троицы. Это понятие есть в разных культурах, а значит, в нём имеется зерно истины. Христианское понятие Троицы не является первоисточником, оно возникло на основе других, ещё более древних традиций. Мифы о

Из книги Зачем идти в ЗАГС, если браки заключаются на небесах, или Гражданский брак: «за» и «против» автора Арутюнов Сергей Сергеевич

РУССКИЙ ЭРОС Природа эротического чувства на Руси сложна, противоречива и вместе с тем оптимистична тем, что самые здоровые и природные начала его сохранились всецело.Если «судить по плодам», Россия мучительно попрощалась с многодетностью совсем недавно под влиянием не

Из книги Опасные желания. Что движет человеком? автора Фрейд Зигмунд

Из книги Теория стаи [Психоанализ Великой Борьбы] автора Меняйлов Алексей Александрович

Глава шестьдесят вторая ПОСЛЕСЛОВИЕ (Хотя последняя глава еще впереди) Вот, собственно, почти все. Таков наш трехцентровый мир, в котором позднего Фрейда толпа окрестила выжившим из ума стариком, Льва Николаевича даже собственные дети называли сумасшедшим, зато его жену

Из книги Размножение в неволе. Как примирить эротику и быт автора Перель Эстер

Эрос смотрит в другую сторону Стефани – очень творческий человек: она придумывает разные арт-проекты, устраивает прогулки на природе, походы в музей и на пожарные станции, праздники печенья, создает кукольный театр. Не проходит и дня, чтобы она не придумала

На рубеже веков литература и общество и в России, и в Европе одержимы исследованием человека как социального животного. Женский вопрос, институт брака и концепция романтической любви, поставленные под сомнение нигилистами, - всё это заставляло литературу сформулировать своё отношение к «половому вопросу». За десять лет до выхода «Толкования сновидений» - первой монографии Фрейда, популяризовавшей идеи психоанализа, - русская литература исследует некие животные, бесовские или психические силы, которые управляют человеком, толкая его к безумствам страсти и необузданному насилию. Эти силы, которые Фрейд позднее назовёт «влечением к любви» и «влечением к смерти», писатели описывают с моралистической точки зрения (как Толстой), прославляют (как Арцыбашев), исследуют как социальное явление (подобно Куприну) или поэтизируют (как Бунин).

• Дьявол

  Лев Толстой 1890

  «Дьявол» предвосхищает «Воскресение», но, - возможно, благодаря сравнительно небольшому объёму - гораздо напряжённее; это характерное для позднего Толстого произведение о губительности плотской любви. Главный герой, дворянин Иртенев (отметим сходство с фамилией Иртеньев - так зовут автобиографического героя из трилогии «Детство», «Отрочество», «Юность»), всем хорош, кроме постоянной тяги к женщинам: он оправдывается тем, что это «для здоровья надо». Так ли это нужно для здоровья, Толстой незамедлительно объясняет: замужняя крестьянка, которую Иртенев делает своей постоянной любовницей, пробуждает в нём эротическое безумие; семья, ребёнок, хозяйство - всё летит к черту. У повести два варианта финала, написанных в замечательно схожих выражениях: в одном измучившийся Иртенев совершает самоубийство, в другом убивает бывшую любовницу и спивается.

• Крейцерова соната

  Лев Толстой 1890

  Главное высказывание позднего Толстого о сексуальной морали. Герой повести Василий Позднышев рассказывает о бешеной ревности, которая заставила его убить жену, и делится мыслями о вреде полового влечения, делающего из человека животное, и о браке как освящении разврата. Сразу после написания «Крейцерова соната» вызвала скандал и чуть не была запрещена к публикации в России; в более пуританской Америке её запретили сразу, а будущий президент Теодор Рузвельт назвал Толстого извращенцем. В свою очередь, Чехов, боготворивший Толстого, из-за суждений писателя о сексе обвинил его в невежестве.

• Отец Сергий

  Лев Толстой 1898

  Неожиданно для всех князь Касатский разрывает помолвку с фрейлиной и уходит в монастырь: он узнал, что его невеста была любовницей Николая I. Приняв имя Сергий, Касатский становится иеромонахом, а затем затворником и исцелителем. Он усердно борется с искушениями (в том числе отрубает себе палец, чтобы не быть соблазнённым женщиной), но грех оказывается сильнее. Едва ли не важнее темы плотского соблазна здесь тема гордости и гордыни, которая не даёт отцу Сергию спастись так, как он задумал, препятствует истинной святости. Толстовская повесть - решительное высказывание в пользу почти недостижимой простоты и естественности, и отношение к греху здесь, в отличие от многих других его текстов, амбивалентно.

• Воскресение

  Лев Толстой 1899

  Возвращение Толстого к большой прозаической форме было неожиданным для современников. История о присяжном заседателе, который на суде узнал в обвиняемой проститутке когда-то соблазнённую им девушку и вознамерился спасти её и жениться на ней, произвела на Толстого огромное впечатление: в том числе потому, что и ему случалось быть соблазнителем; фамилия главного героя - Нехлюдов - использована в других автобиографических текстах Толстого. Нехлюдов готов пройти путь покаяния до конца, - впрочем, его бывшая жертва Катюша Маслова освобождает его от этого. Роман заканчивается размышлениями Нехлюдова о зле, с которым ему пришлось столкнуться за несколько месяцев, и прямой евангельской дидактикой: весь предшествующий текст романа - своего рода взгляд назад, перед тем как обратиться к абсолютной и непререкаемой правде.

• После бала

  Лев Толстой 1903

  Один из поворотных текстов русской литературы выстроен на резком контрасте стихии любви и стихии смерти, эроса и танатоса. Иван Васильевич влюблён в Вареньку, дочь полковника, и восхищается самим полковником - любящим отцом и на вид скромным и добрым человеком. В ночь после бала, на котором блистала Варенька, Иван Васильевич идёт к её дому и видит, как отец его возлюбленной командует расправой над беглым солдатом-татарином, превращая его тело в кровавый кусок мяса. Фокус телесности перенесён здесь с любви (Варенька для Ивана Васильевича бестелесна, идеальна) на жестокое насилие, с наслаждения на наказание. Зрелище убивает в герое любовь; в то же время он не может разгадать причины, которая заставляет многих людей калечить и убивать своего товарища. Активно пользуясь приёмом остранения, даже обессмысливания происходящего, Толстой возвращается к идее «силы, движущей народами» из «Войны и мира» и полемизирует с собственными мыслями об исторической необходимости.

• Поединок

  Александр Куприн 1905

  Эрос в «Поединке» замещён эротической пошлостью: жизнь недурного человека и нескладного офицера - подпоручика Ромашова - расстраивается из-за пустяков, мести отвергнутой любовницы, атмосферы офицерских сплетен, тоскливого пьянства; всё это жалко выглядит на фоне солдатских тягот - не менее рутинных, но ещё более безысходных. Последний классический дуэльный текст русской литературы, «Поединок» отличается острым ощущением ненужности и условности человеческих ритуалов, которые вроде бы должны поднять действие до высокой трагедии, но этого не происходит: оговорённые условия дуэли нарушаются, и текст оканчивается канцелярским протоколом об убийстве.

• Санин

  Михаил Арцыбашев 1907

  Герой самого скандального русского романа начала XX века резко отличается от толстовских праведников и купринских горемык - Владимир Санин жизнелюбив, по-своему прагматичен (отказывается от дуэли, даёт обидчику пощёчину и тем доводит его до самоубийства) и проповедует неприличную мораль: нельзя стыдиться своего тела и его побуждений, нельзя бояться чувствовать, убивать свои желания значит убивать себя. Дионисийская проповедь удовольствия в сочетании с ницшеанским стремлением толкнуть падающего, инцестуальные намёки и очень смелые для своего времени любовные сцены - всё это было чересчур для общественного мнения, и Арцыбашева обвинили в производстве порнографии. На молодёжь, однако, «Санин» оказал огромное влияние, сопоставимое с эффектом романа «Что делать?» сорока четырьмя годами раньше.

• У последней черты

  Михаил Арцыбашев 1911

  Одно из самых поразительных и болезненных произведений русской прозы начала XX века, «У последней черты» продолжает многие мотивы «Санина», особенно в том, что касается эротики, но на передний план здесь выходит списанная у Достоевского и огрублённая философия смысла жизни и самоубийства. За «последнюю черту» заходят почти все герои этого романа, один за другим совершающие суицид. Хотя роман написан очень неровно, он хорошо передаёт удушливую общественную атмосферу начала 1910-х: распад старой, традиционной, усадебной культуры XIX века, впустившей в себя тот нигилизм, что её отрицал. «У последней черты» - вульгаризованный, но оттого и выпуклый образец «декадентства», спустившегося в массовую литературу.

• Яма

  Александр Куприн 1915

  Последние десятилетия Российской империи - время расцвета проституции и дискуссии о ней. Заходя на территорию, о которой литература прежде стыдливо умалчивала, и пользуясь, по сути, приёмами натуральной школы, Куприн показывает жизнь публичного дома 1910-х: секс без любви, дрязги, эксплуатация, сифилис, смерть. Мало кто из критиков-современников оценил смелость Куприна; читателей обоего пола повесть шокировала - при этом читали её запоем, как откровение.

• Лёгкое дыхание

  Иван Бунин 1916

  Хрестоматийный рассказ Бунина о гимназистке Оле Мещерской, обладавшей «лёгким дыханием» - некоей необъяснимой сутью женской красоты и прелести, - породил множество трактовок: невозможная смелость Оли, её признание в потере невинности, которое решительно невозможно назвать падением, её гибель от руки офицера, охваченного ревнивой яростью, фанатичное служение классной дамы памяти убитой гимназистки - всё это озадачивало читателей, которых Бунин заставил восхищаться тем, что принято осуждать, и объяснил, что это восхищение и есть правда. Впрочем, все моральные соображения отступают перед идеей «лёгкого дыхания», которым обладает не только Оля Мещерская, но и весь этот рассказ.

• Митина любовь

  Иван Бунин 1924

  Повесть Бунина многими мотивами вторит «Дьяволу» Толстого, но выверенность толстовской моралистики здесь отвергнута в пользу метафизики любовного томления: Бунин описывает чувство, пугающее своей огромностью, чувство, с которым главный герой повести, студент Митя, не способен справиться. Бунин не разделяет романтическую любовь и телесную страсть (упрёк героини повести Кати: «Ты любишь только моё тело, а не душу!» - абсолютно несправедлив), демонстрирует, что эта связь может быть гибельной, но, в отличие от Толстого, не ужасается ей, а упивается. Написанная уже в эмиграции «Митина любовь», как и «Тёмные аллеи», лежит далеко в стороне от того, что происходит с темой пола в современной Бунину советской литературе, - законсервировав свой стиль, он всё глубже проникает в волнующую его проблематику связи эротики со смертью.

В психоанализе существует идея о том, в человеке происходит вечная борьба (дуальность) Эроса и Танатоса, то есть влечения к любви и влечения к смерти. Она не является исключительно плодом чьих-то размышлений, но регулярно подтверждается в практике психологов и психиатров.

Суть в том, что практически везде, где возникает любовь, автоматически появляется очень мощная программа на саморазрушение или разрушение другого человека. Примеры таких программ:
1) самоубийство на почве неразделенной любви или разрыва отношений, или убийство другого человека (про принципу "не доставайся же ты никому")
2) садизм и мазохизм, внедения ощущения себя жертвой или наоборот каким-нибудь "завоевателем" на уровне инстинктов.
3) придание сверхвыскокой важности даже самым незначительным противоречиям в отношениях полов, постановка любого вопроса на уровень жизни и смерти (преимущественно именно смерти)
4) выбор деструктивного образа жизни по отношению к себе на почве переживаний Эроса: это может быть как полная вседозволенность, так и полный запрет на отношения. Или постоянная психическая раскачка между двумя этими состояниями.

Метафизическая причина состоит в том, что есть структура от матрикс на тонких планах, которая объединяет энергии любви и смерти. Эрос и Танатос - реально существующие личности. Эрос отвечает за притяжение полов и объединение мужских и женских энергий, причем не только на материальном, но и на духовном плане. Танатос (в греческой мифологии он также называется Антэрос - противостоящий Эросу) - Служебный с высших планов, который в рамках дуальной игры имеет ярко ввраженные темные аспекты. Его "специализация" по роду матрикс - смерть и все, что с ней связано. Эманационно очень сильно связан с богом смерти Кощеем.

С определенного момента он вступил в борьбу с Эросом (благодаря которому происходит в том числе и продолжение жизни и рода) и начал искажать его энергии, внося в них разрушительные элементы. Собственно эти аспекты и приводят к подавляющему числу психологиеских проблем на почве любви и отношений, часть которых указана выше.

Отдельно здесь следует обратить внимание на проблемы влечения друг к другу людей и тварей в человеческих телах. Подобные отношения всегда дают сильный разрушительный результат, при этом человек страдает больше, чем демон. Такие отношения тоже могут инициироваться Танатосом.

Психологи, не всопринимающия воплощенную суть, в принципе не может разобраться в подобных отношениях, и строит "глубокие философские теории" на основе извращенных любовных отношений демонов с людьми и демонов друг с другом. Впрочем и взаимоотношения людей между собой, если они попали под управление энергий Танатоса, могут быть очень разрушительными для личностей обоих.

Танатос также может зацепить человека за малейшие негативные эмоции, и при помощи них оборвать канал связи по анахате, или даже инициировать ненависть. Но здесь все зависит исключительно от осознанности самого человека. Никто не может принудительно заставить перестать любить, если он сам не поддался негативным эмоциям. Извне может идти лишь провокация на эти эмоции, пусть и достаточно сильная. В общем-то все просто: ценить любовь и концентрироваться на ней, и не впадать в разрушителньые энергии, если какие-то внешние обстоятельства от матрикс пытаются ей помешать. Но для большинства людей это сложное испытание.

А самым сложным испытанием является так называемый "любовный треугольник" - одна из структур управления людьми Танатосом, который, скорее, правильнее назвать треугольником смерти. Сохранить любовь и взаимное уважение участникам треугольника крайне сложно. Точнее, не так и сложно, но "эго" и негативные культурные влияния, прописанные в сознании людей, заставляют всех поступать по разрушительным сценариям.

Кстати вся активно продвигаемая европейская культура с трагедиями и мелодрамами на почве "любви" - как раз восходит к структуре Эрос-Танатос. Земным воплощением Танатоса был, например, Фрэнсис Бэкон, пьесы которого подписаны именем Шекспира. Количество смертей на почве отношений между мужчиной и женщиной в них зашкаливает. И в принципе, многие из этих сюжетов (Отелло, Ромео и Джульетта и т.д.) могут послужить отличной иллюстрацией к теме Эрос-Танатос.